Как устроена и сколько стоит ранняя помощь детям в России – кейс «Уверенное начало» компании КПМГ
В конце декабря Форум Доноров подвел итоги проекта «Лидеры корпоративной благотворительности». Одним из лауреатов стала компания КПМГ с программой развития ранней помощи детям «Уверенное начало».
Почему «интересно и нравится» с ребенком работает лучше, чем «надо», кто такие универсальные солдаты ранней помощи, о единомышленниках на рынке КСО и о том, почему КПМГ поддерживает развитие социальных услуг, а не адресную помощь, хотя для бизнеса это дешевле и безопаснее, — рассказывает Юлия Богданова, старший менеджер группы по корпоративной социальной ответственности КПМГ в России и СНГ.
Дети ходят в музеи и парки, а не спрятаны в домах
— Рассчитывали на победу?
— Нет, это была полная неожиданность. Мы даже не знали, что нас выдвинули, просто пришли на церемонию посмотреть на других. Но выиграть в такой номинации – счастье.
— В чем суть программы «Уверенное начало»?
— Мы хотели сделать в России максимально эффективную программу раннего вмешательства — для детей от 0 до 3 лет с выраженными двигательными и множественными нарушениями развития. Мы знаем, как эти дети живут за границей. Там их видно, они не спрятаны в своих домах. Несмотря на все нарушения, ходят в музеи и парки, учатся в школах, проводят много времени со своими нормотипичными сверстниками, ходят в гости вместе с родителями. Метод ранней помощи работает в США и Европе уже больше 30 лет и поддерживается на национальном уровне. У нас таких услуг критически недостаточно.
Жизнь родителей после объявления диагноза рушится в один миг — часто семье кажется, что она выброшена на необитаемый остров. Важно поддержать, помочь сориентироваться в ресурсах, которые есть. К сожалению, в России превалирует медицинская модель помощи людям с инвалидностью, в то время как в развитых странах давно социальная. Ее суть — нормализация жизни человека и решение вопросов с ограничениями из-за нарушений. Врачи говорят лечите и как можно интенсивнее. Но что они подразумевают под этим? Как массаж поможет ребенку не давиться едой из-за спастики? Или как ноотропы помогут малышу с генетическим синдромом осваивать мир, как это делают ровесники без нарушений?
Мы с самого начала решили искать высококлассных специалистов-консультантов для работы с детьми на дому – прагматиков, готовых создавать новые услуги и развиваться вдолгую. И мы их нашли. Нашими партнерами стали Центр лечебной педагогики, Центр «Пространство общения» и Центр для детей с ДЦП «Елизаветинский сад». Все услуги программы для семей бесплатны. Большинство наших клиентов — дети, которые никогда не смогут жить без поддержки, им всегда будет необходима помощь.
Ловить мамин взгляд, исследовать мир

Фото с сайта confidentstart.ru
— Сколько всего детей охвачено программой компании и какую поддержку вы оказываете?
— Сейчас у нас 90 детей в Москве, точнее, в пределах МКАД, так как мы оплачиваем все транспортные расходы по карте «Тройка» для наших консультантов. Главная идея проекта – повлиять на важные стороны жизни ребенка. Сейчас у программы четыре фокуса влияния. Прежде всего — развитие функциональных навыков: научиться самостоятельно пить из чашки или поильника, есть ложкой, перемещаться по квартире. Ребенку с очень тяжелыми нарушениями нужна помощь с правильным позиционированием. Представьте, вы лежите на спине и не можете поднять руки – ваш репертуар как исследователя сильно ограничен. Так и ребенок. Он видит только потолок и немного комнату. Уж какое тут развитие! Консультанты программы решают эту задачу, чтобы малыш, например, смог сидеть в специальном стульчике, ловить мамин взгляд, пользоваться обеими руками.
Второе направление — профилактика вторичных осложнений, они нередко встречаются у детей с такими нарушениями. Кроме того, мы стараемся повысить качество жизни. Примерно 10% детей из нашей программы никогда не гуляют. И это в Москве. Причина — родители стесняются или не знают, как это делать. Бывает, к ребенку относятся как к пациенту, который все время проводит в кроватке. А малыш должен быть включен во все сферы своей жизни. И, конечно, это поддержка и информирование родителей.
— Как родители узнают о вас?
— Теперь уже работает «сарафанное радио». А начинали мы с листа ожидания в ЦЛП. Предложили всем малышам до трех лет войти в нашу программу. Потом добавились остальные провайдеры. Кого-то направляют врачи. Сейчас перед нами стоит задача выстроить отношения с медицинским сообществом. Средний возраст обращения в программу 18 месяцев. Это поздно. Мы хотим, чтобы к нам приходили сразу после выписки из родильного дома и отделений выхаживания. Именно в раннем возрасте самый высокий показатель пластичности мозга и других компенсаторных механизмов.
Универсальные солдаты

Фото: Павел Смертин
— Почему вы выбрали формат домашних визитов?
— Дети лучше всего себя чувствуют в естественной среде. Они доверяют тому, что знают. В Америке специалист раннего вмешательства может приходить не только домой, но и в детский садик. У нас в стране ребенок с тяжелыми нарушениями находится в основном дома.
Специалисты в рамках нашей программы приходят 2 раза в неделю и занимаются по часу. У нас трансдисциплинарная модель — приходят не несколько специалистов, как в распространенной ныне мультидисциплинарной модели, а один «универсальный солдат». Самое главное, визиты в семью носят длительный и постоянный характер.
К сожалению, в нашей стране вся система реабилитации — курсовая, как правило, 3-4 недели пару раз в год. В промежутке не происходит ничего. Кроме того, отсутствует преемственность, каждый раз – новый центр с незнакомыми людьми. Рекомендации слишком разные и изолированные. Кейс ребенка никто не ведет, кроме родителей. А это очень сложная задача, так как родители не эксперты, им трудно ориентироваться в сервисах.
Особенно с учетом того, что увы, на нашем рынке достаточно продавцов мечты, кто обещает исцеление, например от ДЦП. И этих людей не смущает, что ДЦП не лечится ни в одной точке мира. А родители хотят чуда, тратят все свои деньги, а потом собирают через фонды. В итоге мы получаем изможденного ребенка, который не достиг того, что мог бы при грамотной работе профессионалов.
«Интересно и нравится» вместо «надо»

Фото с сайта finestraperta.it
— Государство что-то делает в этой сфере?
— Сложный вопрос. Никогда Россия не была так близка к развитию ранней помощи, как сейчас. В 2016 году была принята концепция ранней помощи, но сформулирована она так, что денег на это направление почти не выделяется. Все легло на местные бюджеты, они везде очень разные. Например, в Москве есть центры с отделениями ранней помощи, но это та же курсовая реабилитация.
Чаще всего в основе — тренировка пассивных движений, то есть руками и ногами больного малыша двигают специалисты. Тогда как в современном раннем вмешательстве упор делается на активные движения ребенка. Именно такие методики доказали эффективность в многочисленных исследованиях. Задача специалиста — мотивировать ребенка, чтобы он захотел сделать то движение, которое нужно. Дети не знают слова «надо», они делают только то, что им интересно и нравится.
Таких специалистов у нас пока крайне мало, их не готовит ни один ВУЗ в стране, у нас только формируются две базовые специальности в реабилитации – физический и эрготерапевты. В итоге результативность программ оставляет желать лучшего. Но чаще всего от наших семей мы слышим, что никто ничего постоянного не предлагает. Другая проблема — из-за преобладания медицинской модели помощи у нас в стране изолированно работают медики и немедики. В развитых странах «золотой стандарт» — тесное сотрудничество медицинских и немедицинских специалистов. Если у ребенка с двигательными нарушениями есть, например, эпилепсия, то врачи будут делать все, чтобы ее купировать, а развитием будут заниматься немедицинские специалисты. Мы очень хотели бы к этому прийти.
Плавный переход

Фото с сайта todobebe.com
— Что происходит с ребенком, когда ему исполняется 3 года?
— В странах с программами раннего вмешательства с 2.5 до 3 лет ребенка плавно готовят к переходу в другой помогающий сервис. Специалист, который ведет семью, приходит в детский сад или в департамент образования и вместе с чиновником выбирает оптимальный маршрут, учреждение, которое отвечает потребностям ребенка и обычно находится рядом с домом. Также он включен непосредственно в процесс транзита и на первых порах помогает с адаптацией. Специалисты разговаривают друг с другом и с родителями, чтобы обеспечить преемственность. У нас такого нет, и это наша боль. Важно, чтобы ребенок не остался в четырех стенах с мамой, которая в горе, потому что никому ее малыш не нужен. Мы работаем, но пока подобных переходов у нас совсем мало. Детей с тяжелыми и множественными нарушениями развития даже в Москве в детские сады не берут.
— Вы сказали, что руководствуетесь принципом трандисциплинарности. Где вы находите таких уникальных сотрудников?
— Наши консультанты — новички в профессии. По базовому образованию — психологи, прошли за 2 года программы более 550 часов спецобучения по разным направлениям работы с особыми детьми. По большому счету, мы забрали у них ту профессию, которая у них была, обучили и дали новую. В первый год это стоило компании больше 2 млн рублей, во второй год — больше 1 млн. Организационно проект устроен так, что в каждой службе есть пять консультантов и один супервизор, то есть профессиональный наставник и руководитель.
Мы постоянно думаем над качеством услуг программы, потому что пока не достигли того порога, которого бы хотели. Программа новая и постоянно развивается. Это очень сложная работа, каждый консультант ведет 6 детей, каждый ребенок требует уникального подхода. И специалист должен не только оптимально спланировать индивидуальные планы развития, но и реализовать их, постоянно вовлекая родителей и других членов семьи. Воздействие программы 2 часа в неделю, остальные 90 часов в неделю, которые ребенок не спит, он проводит дома с родителями. Если они не используют новые стратегии в жизни, программа проиграла, значительных изменений для ребенка не произойдет.
В стране мечтателей и обещателей

Фото: Павел Смертин
— С какими сложностями сталкиваетесь?
— Наверное, самое сложное – ожидания родителей. К моменту обращения к нам они перепробовали все возможные места, где им обещали чудесные исцеления. В пространстве реабилитации у нас вообще страна мечтателей и обещателей. Мы сознательно в документах указываем, что наша программа устроена иначе. Это непривычно для родителей, порой, как холодный душ. Зато честно.
Мы предлагаем принцип: есть сложившаяся ситуация и в ней можно жить, ее можно и нужно улучшать для ребенка и себя самих. Постепенно родители осознают, что это работает, понимают, что лучше думать о каждом дне: как я купаю ребенка, как я с ним общаюсь, как я играю, как кладу спать. Например, ребенок может лежать на спине, а если его переложить на бок, устроить удобно с помощью валиков или пледа, то он уже сомкнул руки, ухватил мамину футболку, заглянул ей в глаза, привлек внимание — пошло развитие, пошла коммуникация.
— Вы ведь не только обучаете специалистов, но и полностью финансируете проект. Для чего это компании?
— Мы — аудиторско-консалтинговая компания, необычный игрок на поле благотворительности. Нам повезло, наш бизнес не вредный, мы не должны создавать вокруг себя ауру безопасности и лояльности. Но мы не можем ничего не делать, нам не все равно в какой среде существует наш бизнес, как живут люди рядом с нами. «Мы развиваем те сообщества, которые есть вокруг нас» — это одна из корпоративных ценностей компании по всему миру. В России так сложилось, что дети — это группа риска, им нужна помощь.
По данным на 2013 год, расходы на социальную защиту в странах Евросоюза составляли от 14,4% ВВП (в Латвии) до 33,7% ВВП (во Франции). Помимо Франции высоким уровнем социальных расходов отличаются Дания, Греция, Нидерланды, Финляндия, Бельгия и Швеция, в них расходы на социальную защиту составляют не менее 30% ВВП.
Россия на социальную сферу тратит намного меньше, поэтому для наших людей сотрудничество бизнеса, государства, науки и НКО жизненно необходимо. И мы этим занимаемся. Мы сервисный бизнес и точно знаем, как наши услуги влияют на экономическую успешность клиентов. В социальной сфере все то же самое, порой, услуги профессиональной помощи там даже важнее, потому что от них напрямую зависит качество жизни конкретных людей. Поэтому мы поддерживаем развитие социальных услуг, а не адресную помощь, например.
Поставила фото сына с синдромом Дауна на рабочем столе

Фото с сайта confidentstart.ru
— Как вы оцениваете эффективность программы?
— Описанного стандарта у нас нет. Оценить качество услуг – важно, но и сложно одновременно. Мы про это думаем постоянно. Регулярно, каждые полгода, собираем обратную связь по программе у родителей наших маленьких клиентов. Кроме того, мы в постоянном диалоге с директорами НКО, главным экспертом программы Екатериной Клочковой и всей командой программы.
— Работа с детьми с тяжелыми диагнозами, — сложный и долгий процесс, результат иногда малозаметен или не заметен вовсе. Для многих руководителей все же важна «осязаемая выгода». Как вы для себя решили этот вопрос?
— Хочу рассказать историю. У нас была сотрудница, у нее сын с синдромом Дауна. Она смогла об этом сказать и поставила фотографии ребенка на рабочем столе лет через пять после того, как начала работать у нас. Говорила мне: «Знаешь, я все равно стеснялась и боялась». Мы очень хотим, чтобы ситуация в обществе менялась, потому что наши клиенты — это не только дети, но и их семьи.
Мы точно знаем, что огромный процент матерей не может выйти на работу — из-за отсутствия соответствующих услуг вся их жизнь сосредоточена вокруг ухода за ребенком. А ведь эта мама может быть хорошим аудитором, финансистом, поваром. Очень важно, чтобы она пошла на работу, поэтому в нашей сложноорганизованной программе эффекты очень различны. Экономическая составляющая для нас не менее важна. Да, мы знаем, что не все наши маленькие клиенты дадут большой прогресс. Но они все равно дадут его. Это скажется на их качестве жизни и жизни их семей. От этого выигрывают все. Если мы не начнем сегодня, то мы не застанем это будущее завтра.
Волонтерство не может заменить финансовую помощь

Фото с сайта docplayer.ru
— Если говорить в целом о рынке КСО, как вы видите нынешний расклад?
— Выскажу непопулярную вещь. Бизнес все равно выбирает безопасные и дешевые проекты. Играть в долгую затратно, это не тренд. Взять тех же детей-сирот, которым также помогает наш фонд. Есть огромное количество наставнических и профориентационных программ, но эти проекты не планируют стереть с лица Земли детские дома. Многие крупные бизнесы, тем более градообразующие предприятия, берут на себя социальную ответственность под негласным давлением государства. Например, ремонт и оснащение социальных объектов, экологические акции. На это идут большие деньги.
А вот в развитие социальных услуг бизнес вкладывается неохотно. Они рискованны — нужно следить за тем, работает или нет. К тому же непонятен финал. Ты не можешь поддерживать один и тот же проект все время, хочется куда-то двигаться. И тут эту ношу бы снять и кому-то отдать, но кому? Государство тоже не спешит забирать себе, поэтому такие стартапы — как редкие звезды на небосклоне. Мы сами хотели бы отдать свой проект государству, оставив на себе контроль качества, профессиональный рост и тиражирование специалистам. Но все это сложно.
— Кого вы считаете своими единомышленниками на рынке?
— Сложно сказать. Наверное, самый яркий пример «Северсталь» и их фонд «Дорога к дому» — по сути, он создал «альтернативное министерство» по делам детей и семей в Череповце, тиражирует опыт в другие регионы. Но опять же им не удалось сдать это государству, компания по-прежнему финансирует проект. Да, они осмысленно и очень целенаправленно это делают. Но я не уверена, что это их желание. Скорее, они бы отдали.
— Согласны ли вы, что многие крупные компании сейчас сокращают свои благотворительные бюджеты и переориентируются на КСО? Равноценен ли этот переход с точки зрения сектора?
— Я бы так не сказала. КСО – более серьезное и системное понятие. Есть случаи, когда компании пытаются волонтерством заменить более серьезные программы по финансированию НКО. С точки зрения бизнеса в непростых экономических условиях — это объяснимо и правильно. С точки зрения социальной сферы и будущего страны — нет. НКО должны работать, им нужны средства на уставную деятельность. Волонтерством педагога и психолога не заменить. Это не равноценно. Об этом важно думать, принимая решения.
Тиражировать проект в Москве стоит 6 млн руб, в регионе — 3 млн руб

Фото с сайта xo.gr
— Какие главные тенденции вы бы отметили по итогам Лидеров корпоративной благотворительности?
— Из явно новых направлений меня порадовал «Сахалин Энерджи» с их экологической программой защиты морских животных. По сути, это тоже сервис, программа по спасению морских млекопитающих в прибрежных водах в районе Сахалина. Они провели широкое обучение для волонтеров, населения, экспертного сообщества, объяснили, как правильно реагировать на опасные ситуации для морских млекопитающих, а также привлекали лучших экспертов в этой области. Теперь есть специалисты, которые готовы оказать максимально эффективную помощь животным, попавшим в беду. Появилось много программ поддержки социального предпринимательства и грантовых конкурсов. Например, у СИБУРа, Нордголда, Ситибанка, Металлоинвеста, Балтики. Это важно. Но проект «Лидеры корпоративной благотворительности» не дает оценить качество этих программ. Он говорит, что они есть, и это здорово. А что за этим стоит, мы не знаем. Хотелось бы получить комментарии экспертов по отраслям.
— Ваш план на следующий год?
— Нам работать и работать. Много точек развития, из каждой мы хотим вырастить устойчивое деревце. В 2019 году хотим приблизиться к тиражированию проекта, такой запрос есть. Планируем искать партнеров из бизнеса, которые могли бы сделать аналогичные проекты в своем регионе. Ведь дети с тяжелыми нарушениями есть в любом городе или деревне. Услуги раннего вмешательства должны стать доступными для любого ребенка в нашей стране. В начале года к нам уже должны приехать на стажировку специалисты из Тулы. Мы готовы учить и помочь с экспертизой. Если люди придут со своим финансированием, то мы поможем выстроить процесс быстрее.
— Сколько нужно вложить для старта?
— Одна служба с московскими зарплатами стоит около 6 млн рублей в год. В регионах зарплата в 2 раза меньше, значит расходы сократятся до 3 млн. Чтобы обучение было рентабельным, нужно объединяться нескольким командам. Но тут надо закладывать расходы на дорогу, проживание, кому-то куда-то придется ехать, а не только на саму образовательную программу.
— Разделяют ли сотрудники ваши взгляды?
— Благотворительность в разных видах была у нас всегда. Сначала мы помогали разным фондам и программам, не всегда понимая, к чему точно это ведет. Затем сфокусировались на помощи детям. В 2007 году пришли к решению, что поддержка должна быть системной. Несколько лет ушло на коммуникацию с сотрудниками — наша страна в социальной сфере сильно отстает от развитых стран и ожидания в обществе совсем другие.
Про адресную помощь все понятно: сгорел дом, значит, нужно отремонтировать или построить новый. С услугами сложнее, люди не понимают, с этим мало кто сталкивался в своей жизни. Мы вели большую разъяснительную работу. Говорили, как важно вкладывать в профессиональную помощь, потому что это инвестиция в будущее. Коробка с машинкой для ребенка из детского дома — это здорово. Но при этом он остался в детском доме. Мы можем повлиять на будущее детей, изменить их настоящее. Когда человек видит перспективу, то у него совсем другое эмоциональное отношение. Разумеется, сотрудники доверяют тому, что делает компания. Мы работаем только с проверенными фондами, постоянно общаемся с экспертами, отслеживаем мировой опыт.
Текст: Екатерина Ильченко
Фото: Павел Смертин
Источник – МИЛОСЕРДИЕ.RU
Вернуться в список новостей